'С Новым годом !' - Страница 1


К оглавлению

1

Борис Степанович Житков

"С Новым годом!"

Был канун нового, 1907 года. В городской думе были расставлены столы. В парадном зале, в два ряда. А на столах - свечи в канделябрах, по шести штук в каждом. Канделябры бронзовые, сияют как золото. А вокруг икра, балыки, заливные осетры, окорока, индюшки. Все в завитках, в бумажных финтифлюшках. Вазы хрустальные. В вазах апельсины, яблоки, гора над горой. А бутылок - что солдат на параде. По краям тарелки, ножики, вилки, графинчики, рюмки. Блестит, горит - глаза режет. Официанты в белых перчатках. Бегают, мечутся дух зашибло. Сейчас господа приедут! Ведь господа-то какие! Не простые именитые. Цвет купечества. Виднейшие адвокаты. Сказывают: сам губернатор будет. С графиней, с губернаторшей.

А вот и собираются. Во фраках. Глаженые рубашки блестят как фарфоровые. А другие в мундирах пришли, воротники золотые, шпага при боку. А дамы-то! В ушах бриллианты, на пальцах колец - что перчатки. Вот уж и музыканты наверх пробираются. Трубы горят начищенные. Ух, как рявкнет медь - посуда подскочит.

Сейчас губернатор будет. Бегут, бегут - это его встречать. Городской голова* впереди всех покатил. Музыканты встречу ударили. Городской голова кланяется, улыбается. А что говорит - за музыкой не слыхать. Его сиятельство по сторонам кивает: "Садитесь, господа. Прошу без чинов". На музыку платками замахали. Городской голова говорит, в руке бокал держит:

______________

* Городской голова - в царское время председатель городской управы.

- Вступаем в новый, девятьсот седьмой, божьей помощью и стараниями вашего сиятельства! - и кланяется. - В новый год, год успокоения, мирного преуспеяния, без стачек, без баррикад. Ваше сиятельство, без смуты вступаем в спокойное... - и все кланяется, кланяется. И бокалом губернатору, как поп кадилом.

Дамы все на графа смотрят и прическами кивают. Пришептывают: "Ваше сиятельство! Ваше сиятельство!"

А голова:

- В ознаменование крепости державы российской и силы русского оружия со дна моря поднята, с затопленного дерзостного английского корабля, чугунная пушка десятифунтового калибра. И пушка эта, ваше сиятельство, поставлена на пьедестал как памятник победы, близкой сердцу нашему. И в знак близости водружена в двадцати шагах от этого здания - городской думы.

Городской голова махнул бокалом к дверям, чтобы показать, где пушка, и плеснул вином губернаторше на голое плечо. Адъютант губернаторский подскочил с салфеткой и так усердно стал вытирать, что граф нахмурился на адъютанта и сказал сердито: "Довольно бы, пожалуй!"

Голова думал, что это ему, и на всем ходу прикусил язык. А граф кивнул голове: "Я вас слушаю!" Тут кто-то догадался махнуть музыкантам, те ударили туш, все господа встали, у всех бокалы с вином играют в руках. "Ура! Ура!" Зазвякали, зачокались.

А мы еще накануне знали, как это там соберутся, как там бутылки раскупоривать начнут и как начнут всей рабочей революции отходную петь. Да и верно, прижали - не повернись. По всем городам усиленная охрана, шпиков, что воробьев. "Союз русского народа" резинами машет, хлещет этим резиновым дубьем всех, чья личность им не по нраву. Что ж, выходит: в щель забейся. Но мы сидели втроем на квартире, и всем тошно, а Сережка все бубнил:

- Теперь им лафа - во какими павлинами ходят: "Что? Кого? Царя?" Сейчас свисток из кармана, тебя за шиворот, и такое тебе "боже царя" начнут в участке всаживать, что аккурат на три месяца больницы. Сиди, брат, и не пикни. А они там, в городской думе, завтра - ого! Три фургона одних бутылок, говорят, туда пригнали.

Гришка говорит:

- А я пикну. Ой, пикну! Они только за рюмки, а я...

- А ты залазь под койку и оттуда пикни! - И Сережка ткнул ногой под кровать. - Залазь хоть сейчас и пищи. Только малым ходом, а то сам испугаешься.

Гришка вскочил:

- Ой, охота пикнуть! Охота, товарищи, пришла, тьфу! Чтоб я пропал совсем.

Мы на него глядим: что он, сдурел? А его всего так и ломает, так и крутит винтом.

- Вот надумал, побей меня господь! - И сел на корточки, потом опять вскочил и к двери: засматривает, не слушает ли кто. Обезьяна! В нем, в идоле, сажень без вершка, и тощий, как веревка. Мы с Сережкой засмеяться не успели, а он присел на пол между нами, за шеи сгреб, и ну шептать. Такого нашептал, что мы с Сережкой по карманам всю мелочь вывернули: гони, ребята, пока лавки не закрыли! Через час чтоб здесь быть. За шапки - и в двери.

Через час мы опять вместе. Мы с Сережкой принесли по три фунта охотничьего пороху, марки "царский", Гриша - клею столярного, веревки сажен десять и шнурок. Вот где он этот шнурок достал? Говорит, у сапера. Это замечательный шнурок: если его подпалить с одного конца хотя бы цигаркой, то он неугасимо горит на какой ни есть погоде, и горит с полным ручательством: ровно аршин в минуту - как часы. Мы с Сережкой не поверили. Отмерили на пробу четверть аршина точнехонько, подпалили с конца и по часам, по маленькой стрелке, глядели. Секунда в секунду! Что ты скажешь!

И вот мы бросили курить, ссыпали все шесть фунтов этого пороху в газету длинной колбасой, обложили картонками, обвязали всю эту змею бечевками. И весело нам стало, "царский" - приговариваем. Гришка для смеха "боже, царя храни" затянул. Мы подтягиваем. Разварили клею столярного у хозяйки на керосинке - говорим, койку будем чинить. Она рада: "Вот дельные хлопцы", говорит. А тут Гришка проткнул дырку в колбасе, потом обернул карандашик в бумажку и всадил в эту дырку карандаш до самого пороха. Кто его выучил, долговязого? И теперь ну мазать веревку в клею и эту колбасину укручивать клейкой веревкой. Да плотно и накрепко.

1